---

Взрослым надо чаще читать сказки.

Два брата

Евгений Шварц

Деревья разговаривать не умеют и стоят на месте как вкопанные, но все-таки они живые. Они дышат. Они растут всю жизнь. Даже огромные старики-деревья и те каждый год подрастают, как маленькие дети.

Стада пасут пастухи, а о лесах заботятся лесничие.

И вот в одном огромном лесу жил-был лесничий, по имени Чернобородый. Он целый день бродил взад и вперед по лесу, и каждое дерево на своем участке знал он по имени.

В лесу лесничий всегда был весел, но зато дома он часто вздыхал и хмурился. В лесу у него все шло хорошо, а дома бедного лесничего очень огорчали его сыновья. Звали их Старший и Младший. Старшему было двенадцать лет, а Младшему – семь. Как лесничий ни уговаривал своих детей, сколько ни просил – братья ссорились каждый день, как чужие.

И вот однажды – было это двадцать восьмого декабря утром – позвал лесничий сыновей и сказал, что елки к Новому году он им не устроит. За елочными украшениями надо ехать в город. Маму послать – ее по дороге волки съедят. Самому ехать – он не умеет по магазинам ходить. А вдвоем ехать тоже нельзя. Без родителей старший брат младшего совсем погубит.

Старший был мальчик умный. Он хорошо учился, много читал и умел убедительно говорить. И вот он стал убеждать отца, что он не обидит Младшего и что дома все будет в полном порядке, пока родители не вернутся из города.

– Ты даешь мне слово? – спросил отец.

– Даю честное слово, – ответил Старший.

– Даю честное слово, – ответил Старший.

– Хорошо, – сказал отец. – Три дня нас не будет дома. Мы вернемся тридцать первого вечером, часов в восемь. До этого времени ты здесь будешь хозяином. Ты отвечаешь за дом, а главное – за брата. Ты ему будешь вместо отца. Смотри же!

И вот мама приготовила на три дня три обеда, три завтрака и три ужина и показала мальчикам, как их нужно разогревать. А отец принес дров на три дня и дал Старшему коробку спичек. После этого запрягли лошадь в сани, бубенчики зазвенели, полозья заскрипели, и родители уехали.

Первый день прошел хорошо. Второй – еще лучше.

И вот наступило тридцать первое декабря. В шесть часов накормил Старший Младшего ужином и сел читать книжку «Приключения Синдбада-Морехода». И дошел он до самого интересного места, когда появляется над кораблем птица Рок, огромная, как туча, и несет она в когтях камень величиною с дом.

Старшему хочется узнать, что будет дальше, а Младший слоняется вокруг, скучает, томится. И стал Младший просить брата:

– Поиграй со мной, пожалуйста.

Их ссоры всегда так и начинались. Младший скучал без Старшего, а тот гнал брата безо всякой жалости и кричал: «Оставь меня в покое!»

И на этот раз кончилось дело худо. Старший терпел-терпел, потом схватил Младшего за шиворот, крикнул: «Оставь меня в покое!» – вытолкал его во двор и запер дверь.

А ведь зимой темнеет рано, и во дворе стояла уже темная ночь. Младший забарабанил в дверь кулаками и закричал:

– Что ты делаешь! Ведь ты мне вместо отца!

У Старшего сжалось на миг сердце, он сделал шаг к двери, но потом подумал:

«Ладно, ладно. Я только прочту пять строчек и пущу его обратно. За это время ничего с ним не случится».

И он сел в кресло и стал читать и зачитался, а когда опомнился, то часы показывали уже без четверти восемь.

Старший вскочил и закричал:

– Что же это! Что я наделал! Младший там на морозе, один, неодетый!

И он бросился во двор.

Стояла темная-темная ночь, и тихо-тихо было вокруг.

Старший во весь голос позвал Младшего, но никто ему не ответил.

Тогда Старший зажег фонарь и с фонарем обыскал все закоулки во дворе.

Брат пропал бесследно.

Свежий снег запорошил землю, и на снегу не было следов Младшего. Он исчез неведомо куда, как будто его унесла птица Рок.

Старший горько заплакал и громко попросил у Младшего прощенья.

Но и это не помогло. Младший брат не отзывался.

Часы в доме пробили восемь раз, и в ту же минуту далеко-далеко в лесу зазвенели бубенчики.

«Наши возвращаются, – подумал с тоскою Старший. – Ах, если бы все передвинулось на два часа назад! Я не выгнал бы младшего брата во двор. И теперь мы стояли бы рядом и радовались».

А бубенчики звенели все ближе и ближе; вот стало слышно, как фыркает лошадь, вот заскрипели полозья, и сани въехали во двор. И отец выскочил из саней. Его черная борода на морозе покрылась инеем и теперь была совсем белая.

Вслед за отцом из саней вышла мать с большой корзинкой в руке. И отец и мать были веселы – они не знали, что дома случилось такое несчастье.

– Зачем ты выбежал во двор без пальто? – спросила мать.

– А где Младший? – спросил отец. Старший не ответил ни слова.

– Где твой младший брат? – спросил отец еще раз.

И Старший заплакал. И отец взял его за руку и повел в дом. И мать молча пошла за ними. И Старший все рассказал родителям.

Кончив рассказ, мальчик взглянул на отца. В комнате было тепло, а иней на бороде отца не растаял. И Старший вскрикнул. Он вдруг понял, что теперь борода отца бела не от инея. Отец так огорчился, что даже поседел.

– Одевайся, – сказал отец тихо. – Одевайся и уходи. И не смей возвращаться, пока не разыщешь своего младшего брата.

– Что же, мы теперь совсем без детей останемся? – спросила мать плача, но отец ей ничего не ответил.

И Старший оделся, взял фонарь и вышел из дому.

Он шел и звал брата, шел и звал, но никто ему не отвечал. Знакомый лес стеной стоял вокруг, но Старшему казалось, что он теперь один на свете. Деревья, конечно, живые существа, но разговаривать они не умеют и стоят на месте как вкопанные. А кроме того, зимою они спят крепким сном. И мальчику не с кем было поговорить. Он шел по тем местам, где часто бегал с младшим братом. И трудно было ему теперь понять, почему это они всю жизнь ссорились, как чужие. Он вспомнил, какой Младший был худенький, и как на затылке у него прядь волос всегда стояла дыбом, и как он смеялся, когда Старший изредка шутил с ним, и как радовался и старался, когда Старший принимал его в свою игру. И Старший так жалел брата, что не замечал ни холода, ни темноты, ни тишины. Только изредка ему становилось очень жутко, и он оглядывался по сторонам, как заяц. Старший, правда, был уже большой мальчик, двенадцати лет, но рядом с огромными деревьями в лесу он казался совсем маленьким. Вот кончился участок отца и начался участок соседнего лесничего, который приезжал в гости каждое воскресенье играть с отцом в шахматы. Кончился и его участок, и мальчик зашагал по участку лесничего, который бывал у них в гостях только раз в месяц. А потом пошли участки лесничих, которых мальчик видел только раз в три месяца, раз в полгода, раз в год. Свеча в фонаре давно погасла, а Старший шагал, шагал, шагал все быстрее и быстрее.

Вот уже кончились участки таких лесничих, о которых Старший только слышал, но не встречал ни разу в жизни. А потом дорожка пошла все вверх и вверх, и, когда рассвело, мальчик увидел: кругом, куда ни глянешь, все горы и горы, покрытые густыми лесами.

Старший остановился.

Он знал, что от их дома до гор семь недель езды. Как же он добрался сюда за одну только ночь?

И вдруг мальчик услышал где-то далеко-далеко легкий звон. Сначала ему показалось, что это звенит у него в ушах. Потом он задрожал от радости – не бубенчики ли это? Может быть, младший брат нашелся и отец гонится за Старшим в санях, чтобы отвезти его домой?

Но звон не приближался, и никогда бубенчики не звенели так тоненько и так ровно.

– Пойду и узнаю, что там за звон, – сказал Старший.

Он шел час, и два, и три. Звон становился все громче и громче. И вот мальчик очутился среди удивительных деревьев – высокие сосны росли вокруг, но они были прозрачные, как стекла. Верхушки сосен сверкали на солнце так, что больно было смотреть. Сосны раскачивались на ветру, ветки били о ветки и звенели, звенели, звенели.

Мальчик пошел дальше и увидел прозрачные елки, прозрачные березы, прозрачные клены. Огромный прозрачный дуб стоял среди поляны и звенел басом, как шмель. Мальчик поскользнулся и посмотрел под ноги. Что это? И земля в этом лесу прозрачна! А в земле темнеют и переплетаются, как змеи, и уходят в глубину прозрачные корни деревьев.

Мальчик подошел к березе и отломил веточку. И, пока он ее разглядывал, веточка растаяла, как ледяная сосулька.

И Старший понял: лес, промерзший насквозь, превратившийся в лед, стоит вокруг. И растет этот лес на ледяной земле, и корни деревьев тоже ледяные.

– Здесь такой страшный мороз, почему же мне не холодно? – спросил Старший.

– Я распорядился, чтобы холод не причинил тебе до поры до времени никакого вреда, – ответил кто-то тоненьким звонким голосом.

Мальчик оглянулся.

Позади стоял высокий старик в шубе, шапке и валенках из чистого снега. Борода и усы старика были ледяные и позванивали тихонько, когда он говорил. Старик смотрел на мальчика не мигая. Не доброе и не злое лицо его было до того спокойно, что у мальчика сжалось сердце.

А старик, помолчав, повторил отчетливо, гладко, как будто он читал по книжке или диктовал:

– Я. Распорядился. Чтобы холод. Не причинил. Тебе. До поры до времени. Ни малейшего вреда. Ты знаешь, кто я?

– Вы как будто Дедушка Мороз? – спросил мальчик.

– Отнюдь нет! – ответил старик холодно. – Дедушка Мороз – мой сын. Я проклял его, этот здоровяк слишком добродушен. Я – Прадедушка Мороз, а это совсем другое дело, мой юный друг. Следуй за мной.

И старик пошел вперед, неслышно ступая по льду своими мягкими белоснежными валенками.

Вскоре они остановились у высокого крутого холма. Прадедушка Мороз порылся в снегу, из которого была сделана его шуба, и вытащил огромный ледяной ключ.

Щелкнул замок, и тяжелые ледяные ворота открылись в холме.

– Следуй за мной, – повторил старик.

– Но ведь мне нужно искать брата! – воскликнул мальчик.

– Твой брат здесь, – сказал Прадедушка Мороз спокойно. – Следуй за мной.

И они вошли в холм, и ворота со звоном захлопнулись, и Старший оказался в огромном, пустом, ледяном зале. Сквозь открытые настежь высокие двери виден был следующий зал, а за ним еще и еще. Казалось, что нет конца этим просторным, пустынным комнатам. На стенах светились круглые ледяные фонари. Над дверью в соседний зал, на ледяной табличке, была вырезана цифра «2».

– В моем дворце сорок девять таких залов. Следуй за мной, – приказал Прадедушка Мороз.

Ледяной пол был такой скользкий, что мальчик упал два раза, но старик даже не обернулся. Он мерно шагал вперед и остановился только в двадцать пятом зале ледяного дворца.

Посреди этого зала стояла высокая белая печь. Мальчик обрадовался. Ему так хотелось погреться.

Но в печке этой ледяные поленья горели черным пламенем. Черные отблески прыгали по полу. Из печной дверцы тянуло леденящим холодом.

И Прадедушка Мороз опустился на ледяную скамейку у ледяной печки и протянул свои ледяные пальцы к ледяному пламени.

– Садись рядом, померзнем, – предложил он мальчику.

Мальчик ничего не ответил.

А старик уселся поудобнее и мерз, мерз, мерз, пока ледяные поленья не превратились в ледяные угольки.

Тогда Прадедушка Мороз заново набил печь ледяными дровами и разжег их ледяными спичками.

– Ну, а теперь я некоторое время посвящу беседе с тобою, – сказал он мальчику. – Ты. Должен. Слушать. Меня. Внимательно. Понял?

Мальчик кивнул головой.

И Прадедушка Мороз продолжал отчетливо и гладко:

– Ты. Выгнал. Младшего брата. На мороз. Сказав. Чтобы он. Оставил. Тебя. В покое. Мне нравится этот поступок. Ты любишь покой так же, как я. Ты останешься здесь навеки. Понял?

– Но ведь нас дома ждут! – воскликнул Старший жалобно.

– Ты. Останешься. Здесь. Навеки, – повторил Прадедушка Мороз.

Он подошел к печке, потряс полами своей снежной шубы, и мальчик вскрикнул горестно. Из снега на ледяной пол посыпались птицы. Синицы, поползни, дятлы, маленькие лесные зверюшки, взъерошенные и окоченевшие, горкой легли на полу.

– Эти суетливые существа даже зимой не оставляют лес в покое, – сказал старик.

– Они мертвые? – спросил мальчик.

– Я успокоил их, но не совсем, – ответил Прадедушка Мороз. – Их следует вертеть перед печкой, пока они не станут совсем прозрачными и ледяными. Займись. Немедленно. Этим. Полезным. Делом.

– Я убегу! – крикнул мальчик.

– Ты никуда не убежишь! – ответил Прадедушка Мороз твердо. – Брат твой заперт в сорок девятом зале. Пока что он удержит тебя здесь, а впоследствии ты привыкнешь ко мне. Принимайся за работу.

И мальчик уселся перед открытой дверцей печки. Он поднял с полу дятла, и руки у него задрожали. Ему казалось, что птица еще дышит. Но старик не мигая смотрел на мальчика, и мальчик угрюмо протянул дятла к ледяному пламени.

И перья несчастной птицы сначала побелели, как снег. Потом вся она сделалась прозрачной, как стекло, старик сказал:

– Готово! Принимайся за следующую.

До поздней ночи работал мальчик, а Прадедушка Мороз неподвижно стоял возле. Потом он осторожно уложил ледяных птиц в мешок и спросил мальчика:

– Руки у тебя не замерзли?

– Нет, – ответил он.

– Это я распорядился, чтобы холод не причинил тебе до поры до времени никакого вреда, – сказал старик. – Но помни! Если. Ты. Ослушаешься. Меня. То я. Тебя. Заморожу. Сиди здесь и жди. Я скоро вернусь.

И Прадедушка Мороз, взяв мешок, ушел в глубину дворца, и мальчик остался один.

Где-то далеко-далеко захлопнулась со звоном дверь, и эхо перекатилось по всем залам.

И Прадедушка Мороз вернулся с пустым мешком.

– Пришло время удалиться ко сну, – сказал Прадедушка Мороз. И он указал мальчику на ледяную кровать, которая стояла в углу. Сам он занял такую же кровать в противоположном конце зала.

Прошло две-три минуты, и мальчику показалось, что кто-то заводит карманные часы. Но он понял вскоре, что это тихонько храпит во сне Прадедушка Мороз.

Утром старик разбудил его.

– Отправляйся в кладовую, – сказал он. – Двери в нее находятся в левом углу зала. Принеси завтрак номер один. Он стоит на полке номер девять.

И мальчик пошел в кладовую. Она была большая, как зал. Замороженная еда стояла на полках. И Старший принес на ледяном блюде завтрак номер один.

И котлеты, и чай, и хлеб – все было ледяное, и все это надо было грызть или сосать, как леденцы.

– Я удалюсь на промысел, – сказал Прадедушка Мороз, окончив завтрак. – Можешь бродить по всем комнатам и даже выходить из дворца. До свиданья, мой юный ученик.

И Прадедушка Мороз удалился, неслышно ступая своими белоснежными валенками, а мальчик бросился в сорок девятый зал. Он бежал, и падал, и звал брата во весь голос, но только эхо отвечало ему. И вот он добрался, наконец, до сорок девятого зала и остановился как вкопанный.

Все двери были открыты настежь, кроме одной, последней, над которой стояла цифра «49». Последний зал был заперт наглухо.

– Младший! – крикнул старший брат. – Я пришел за тобой. Ты здесь?

– Ты здесь? – повторило эхо.

Дверь была вырезана из цельного промерзшего ледяного дуба. Мальчик уцепился ногтями за ледяную дубовую кору, но пальцы его скользили и срывались. Тогда он стал колотить в дверь кулаками, плечом, ногами, пока совсем не выбился из сил. И хоть бы ледяная щепочка откололась от ледяного дуба.

И мальчик тихо вернулся обратно, и почти тотчас же в зал вошел Прадедушка Мороз.

И после ледяного обеда до поздней ночи мальчик вертел перед ледяным огнем несчастных замерзших птиц, белок и зайцев.

Так и пошли дни за днями.

И все эти дни Старший думал, и думал, и думал только об одном: чем бы разбить ему ледяную дубовую дверь. Он обыскал всю кладовую. Он ворочал мешки с замороженной капустой, с замороженным зерном, с замороженными орехами, надеясь найти топор. И он нашел его наконец, но и топор отскакивал от ледяного дуба, как от камня.

И Старший думал, думал и наяву, и во сне, все об одном, все об одном.

А старик хвалил мальчика за спокойствие. Стоя у печки неподвижно, как столб, глядя, как превращаются в лед птицы, зайцы, белки, Прадедушка Мороз говорил:

– Нет, я не ошибся в тебе, мой юный друг. «Оставь меня в покое!» – какие великие слова. С помощью этих слов люди постоянно губят своих братьев. «Оставь меня в покое!» Эти. Великие. Слова. Установят. Когда-нибудь. Вечный. Покой. На земле.

И отец, и мать, и бедный младший брат, и все знакомые лесничие говорили просто, а Прадедушка Мороз как будто читал по книжке, и разговор его наводил такую же тоску, как огромные пронумерованные залы.

Старик любил вспоминать о древних-древних временах, когда ледники покрывали почти всю землю.

– Ах как тихо, как прекрасно было тогда жить на белом, холодном свете! – рассказывал он, и его ледяные усы и борода звенели тихонько. – Я был тогда молод и полон сил. Куда исчезли мои дорогие друзья – спокойные, солидные, гигантские мамонты? Как я любил беседовать с ними! Правда, язык мамонтов труден. У этих огромных животных и слова были огромные, необычайно длинные. Чтобы произнести одно только слово на языке мамонтов, нужно было потратить двое, а иногда и трое суток. Но. Нам. Некуда. Было. Спешить.

И вот однажды, слушая рассказы Прадедушки Мороза, мальчик вскочил и запрыгал на месте, как бешеный.

– Что значит твое нелепое поведение? – спросил старик сухо.

Мальчик не ответил ни слова, но сердце его так и стучало от радости.

Когда думаешь все об одном и об одном, то непременно в конце концов придумаешь, что делать.

Спички!

Мальчик вспомнил, что у него в кармане лежат те самые спички, которые ему дал отец, уезжая в город.

И на другое же утро, едва Прадедушка Мороз отправился на промысел, мальчик взял из кладовой топор и веревку и выбежал из дворца.

Старик пошел налево, а мальчик побежал направо, к живому лесу, который темнел за прозрачными стволами ледяных деревьев. На самой опушке живого леса лежала в снегу огромная сосна. И топор застучал, и мальчик вернулся во дворец с большой вязанкой дров.

У ледяной дубовой двери в сорок девятый зал мальчик разложил высокий костер. Вспыхнула спичка, затрещали щепки, загорелись дрова, запрыгало настоящее пламя, и мальчик засмеялся от радости. Он уселся у огня и грелся, грелся, грелся.

Дубовая дверь сначала только блестела и сверкала так, что больно было смотреть, но вот, наконец, вся она покрылась мелкими водяными капельками. И когда костер погас, мальчик увидел: дверь чуть-чуть подтаяла.

– Ага! – сказал он и ударил по двери топором. Но ледяной дуб по-прежнему был тверд как камень.

– Ладно! – сказал мальчик. – Завтра начнем сначала.

Вечером, сидя у ледяной печки, мальчик взял и осторожно припрятал в рукав маленькую синичку. Прадедушка Мороз ничего не заметил. И на другой день, когда костер разгорелся, мальчик протянул птицу к огню.

Он ждал, ждал, и вдруг клюв у птицы дрогнул, и глаза открылись, и она посмотрела на мальчика.

– Здравствуй! – сказал ей мальчик, чуть не плача от радости. – Погоди, Прадедушка Мороз! Мы еще поживем!

И каждый день теперь отогревал мальчик птиц, белок и зайцев. Он устроил своим новым друзьям снеговые домики в уголках зала, где было потемнее. Домики эти он устлал мхом, который набрал в живом лесу. Конечно, по ночам было холодно, но зато потом, у костра, и птицы, и белки, и зайцы запасались теплом до завтрашнего утра.

Мешки с капустой, зерном и орехами теперь пошли в дело. Мальчик кормил своих друзей до отвала. А потом он играл с ними у огня или рассказывал о своем брате, который спрятан там, за дверью. И ему казалось, что и птицы, и белки, и зайцы понимают его.

И вот однажды мальчик, как всегда, принес вязанку дров, развел костер и уселся у огня. Но никто из его друзей не вышел из своих снеговых домиков.

Мальчик хотел спросить: «Где же вы?» – но тяжелая ледяная рука с силой оттолкнула его от огня.

Это Прадедушка Мороз подкрался к нему, неслышно ступая своими белоснежными валенками.

Он дунул на костер, и поленья стали прозрачными, а пламя черным. И когда ледяные дрова догорели, дубовая дверь стала такою, как много дней назад.

– Еще. Раз. Попадешься. Заморожу! – сказал Прадедушка Мороз холодно. И он поднял с пола топор и запрятал его глубоко в снегу своей шубы.

Целый день плакал мальчик. И ночью с горя заснул как убитый. И вдруг он услышал сквозь сон: кто-то осторожно мягкими лапками барабанит по его щеке.

Мальчик открыл глаза.

Заяц стоял возле.

И все его друзья собрались вокруг ледяной постели. Утром они не вышли из своих домиков, потому что почуяли опасность. Но теперь, когда Прадедушка Мороз уснул, они пришли на выручку к своему другу.

Когда мальчик проснулся, семь белок бросились к ледяной постели старика. Они нырнули в снег шубы Прадедушки Мороза и долго рылись там. И вдруг что-то зазвенело тихонечко.

– Оставьте меня в покое, – пробормотал во сне старик. И белки спрыгнули на пол и подбежали к мальчику.

И он увидел: они принесли в зубах большую связку ледяных ключей.

И мальчик все понял.

С ключами в руках бросился он к сорок девятому залу. Друзья его летели, прыгали, бежали следом.

Вот и дубовая дверь.

Мальчик нашел ключ с цифрой «49». Но где замочная скважина? Он искал, искал, искал, но напрасно.

Тогда поползень подлетел к двери. Цепляясь лапками за дубовую кору, поползень принялся ползать по двери вниз головою. И вот он нашел что-то. И чирикнул негромко. И семь дятлов слетелись к тому месту двери, на которое указал поползень.

И дятлы терпеливо застучали своими твердыми клювами по льду. Они стучали, стучали, стучали, и вдруг четырехугольная ледяная дощечка сорвалась с двери, упала на пол и разбилась.

А за дощечкой мальчик увидел большую замочную скважину.

И он вставил ключ и повернул его, и замок щелкнул, и упрямая дверь открылась наконец со звоном.

И мальчик, дрожа, вошел в последний зал ледяного дворца. На полу грудами лежали прозрачные ледяные птицы и ледяные звери.

А на ледяном столе посреди комнаты стоял бедный младший брат. Он был очень грустный и глядел прямо перед собой, и слезы блестели у него на щеках, и прядь волос на затылке, как всегда, стояла дыбом. Но он был весь прозрачный, как стеклянный, и лицо его, и руки, и курточка, и прядь волос на затылке, и слезы на щеках – все было ледяное. И он не дышал и молчал, ни слова не отвечая брату. А Старший шептал:

– Бежим, прошу тебя, бежим! Мама ждет! Скорее бежим домой!

Не дождавшись ответа, Старший схватил своего ледяного брата на руки и побежал осторожно по ледяным залам к выходу из дворца, а друзья его летели, прыгали, мчались следом.

Прадедушка Мороз по-прежнему крепко спал. И они благополучно выбрались из дворца.

Солнце только что встало. Ледяные деревья сверкали так, что больно было смотреть. Старший побежал к живому лесу осторожно, боясь споткнуться и уронить Младшего. И вдруг громкий крик раздался позади.

Прадедушка Мороз кричал тонким голосом так громко, что дрожали ледяные деревья:

– Мальчик! Мальчик! Мальчик!

Сразу стало страшно холодно. Старший почувствовал, что у него холодеют ноги, леденеют и отнимаются руки. А Младший печально глядел прямо перед собой, и застывшие слезы его блестели на солнце.

– Остановись! – приказал старик.

Старший остановился.

И вдруг все птицы прижались к мальчику близко-близко, как будто покрыли его живой, теплой шубой. И Старший ожил и побежал вперед, осторожно глядя под ноги, изо всех сил оберегая младшего брата.

Старик приближался, а мальчик не смел бежать быстрее, – ледяная земля была такая скользкая. И вот, когда он уже думал, что погиб, зайцы вдруг бросились кубарем под ноги злому старику. И Прадедушка Мороз упал, а когда поднялся, то зайцы еще раз свалили его на землю. Они делали это, дрожа от страха, но надо же было спасти лучшего своего друга. И когда Прадедушка Мороз поднялся в последний раз, то мальчик, крепко держа в руках своего брата, уже был далеко внизу, в живом лесу. И Прадедушка Мороз заплакал от злости.

И когда он заплакал, сразу стало теплее.

И Старший увидел, что снег быстро тает вокруг и ручьи бегут по оврагам. А внизу, у подножия гор, почки набухли на деревьях.

– Смотри – подснежник! – крикнул Старший радостно. Но Младший не ответил ни слова. Он по-прежнему был неподвижен, как кукла, и печально глядел прямо перед собой.

– Ничего. Отец все умеет делать! – сказал Старший Младшему. – Он оживит тебя. Наверное оживит!

И мальчик побежал со всех ног, крепко держа в руках брата. До гор Старший добрался так быстро с горя, а теперь он мчался, как вихрь, от радости. Ведь все-таки брата он нашел.

Вот кончились участки лесничих, о которых мальчик только слышал, и замелькали участки знакомых, которых мальчик видел раз в год, раз в полгода, раз в три месяца. И чем ближе было к дому, тем теплее становилось вокруг. Друзья-зайцы кувыркались от радости, друзья-белки прыгали с ветки на ветку, друзья-птицы свистели и пели. Деревья разговаривать не умели, но и они шумели радостно – ведь листья распустились, весна пришла.

И вдруг старший брат поскользнулся.

На дне ямки, под старым кленом, куда не заглядывало солнце, лежал подтаявший темный снег.

И Старший упал.

И бедный Младший ударился о корень дерева.

И с жалобным звоном он разбился на мелкие кусочки.

Сразу тихо-тихо стало в лесу.

И из снега вдруг негромко раздался знакомый тоненький голос:

– Конечно! От меня. Так. Легко. Не уйдешь!

И Старший упал на землю и заплакал так горько, как не плакал еще ни разу в жизни. Нет, ему нечем было утешиться, не на чем было успокоиться.

Он плакал и плакал, пока не уснул с горя как убитый.

А птицы собрали Младшего по кусочкам, и белки сложили кусочек с кусочком своими цепкими лапками и склеили березовым клеем. И потом все они тесно окружили Младшего как бы живой теплой шубкой. А когда взошло солнце, то все они отлетели прочь. Младший лежал на весеннем солнышке, и оно осторожно, тихонечко согревало его. И вот слезы на лице у Младшего высохли. И глаза спокойно закрылись. И руки стали теплыми. И курточка стала полосатой. И башмаки стали черными. И прядь волос на затылке стала мягкой. И мальчик вздохнул раз, и другой, и стал дышать ровно и спокойно, как всегда дышал во сне.

И когда Старший проснулся, брат его, целый и невредимый, спал на холмике. Старший стоял и хлопал глазами, ничего не понимая, а птицы свистели, лес шумел, и громко журчали ручьи в канавах.

Но вот Старший опомнился, бросился к Младшему и схватил его за руку.

А тот открыл глаза и спросил как ни в чем не бывало:

– А, это ты? Который час?

И Старший обнял его и помог ему встать, и оба брата помчались домой.

Мать и отец сидели рядом у открытого окна и молчали. И лицо у отца было такое же строгое и суровое, как в тот вечер, когда он приказал Старшему идти на поиски брата.

– Как птицы громко кричат сегодня, – сказала мать.

– Обрадовались теплу, – ответил отец.

– Белки прыгают с ветки на ветку, – сказала мать.

– И они тоже рады весне, – ответил отец.

– Слышишь?! – вдруг крикнула мать.

– Нет, – ответил отец. – А что случилось?

– Кто-то бежит сюда!

– Нет! – повторил отец печально. – Мне тоже всю зиму чудилось, что снег скрипит под окнами. Никто к нам не прибежит.

Но мать была уже во дворе и звала:

– Дети, дети!

И отец вышел за нею. И оба они увидели: по лесу бегут Старший и Младший, взявшись за руки.

Родители бросились к ним навстречу.

И когда все успокоились немного и вошли в дом, Старший взглянул на отца и ахнул от удивления.

Седая борода отца темнела на глазах, и вот она стала совсем черной, как прежде. И отец помолодел от этого лет на десять.

С горя люди седеют, а от радости седина исчезает, тает, как иней на солнце. Это, правда, бывает очень-очень редко, но все-таки бывает.

И с тех пор они жили счастливо.

Правда, Старший говорил изредка брату:

– Оставь меня в покое.

Но сейчас же добавлял:

– Ненадолго оставь, минут на десять, пожалуйста. Очень прошу тебя.

И Младший всегда слушался, потому что братья жили теперь дружно.

---

---

---

---

---

---

---

---

---

---

---

---

Всякое рабочее

[0:17:18] Горобець: Вот. В общем, гляди, какую штуку я придумал для Долантара.
[0:17:25] Горобець: Ты читал Мартина?
[0:17:36] Kirsan: Не очень.
[0:20:11] Горобець: Основная суть в его "Песне льда и пламени", которая мне очень понравилась, такова: сложные реалистичные глобальные интриги + "мифологическое" волшебство. То есть в "Песне" царит в общем-то средневековье, и "магуев" в привычном понимании там нет. Любая магия там - это что-то странное, недоступное большинству и отчасти оторванное от мира.
[0:21:45] Горобець: Мне очень нравится эта атмосфера. И вот что я предлагаю для Долантара.
[0:26:01] Горобець: Есть нации (все - люди), которые долгое время жили довольно изолированно друг от друга. Такой конгломерат "островных японий" на одном материке. Разумеется, они торговали с некоторыми из соседей, все дела, воевали... но каких-то серьезных треволнений не было.
[0:30:26] Горобець: И у этих наций были боги. То есть у каждой - что-то свое. У вильдеров, диковатых лесных "германцев" - Вальдкёниг, Лесной Король, могучее рогатое чудовище, которое временами дарует своему народу сыновей-героев (ну как в анкете Михеля), которые защищают вильдеров. Таких полубогов с психологией Терминатора из второй части, каждый из которых обладает каким-то "эпическим даром": умеет приказывать животным, разрушать скалы пением, воскресать из дупла, если его убьют... Это - бог и "магия" вильдеров.
[0:31:23] Горобець: То есть цепочка "германцы-лес-парагоны".
[0:37:42] Горобець: Были еще альпаши, морские странники, жители города-на-воде из сотен кораблей и лодок, во время стоянки соединяемых между собой. Альпаши поклонялись Матери Облаков, которая дала им вечную изменчивость: в обычном состоянии эти ребята альбиносы с красными или светло-голубыми глазами, но если надо, они могут управлять своей пигментацией и перекрашивать кожу, глаза и волосы почти в любой цвет. Они воины, в некотором роде асассины и исторические фукусюси: родину у них отняли, и они ищут новую, вечно странствуя по морям и набигая на корованы.
[0:46:20] Горобець: Еще я придумал горный народ местных "боевых монахов", у которых своеобразная "гуморная алхимия". То есть они смешивают внутри себя разные "характерные" жидкости тела: сангву, лимфу, черную желчь, флегму и проч. - и получают разные эмоциональные эффекты, направленные как на себя, так и на других. Генерация страха, слабости, внутренней ярости а-ля ничего не боящийся берсерк - или, наоборот, абсолютного сосредоточения, позволяющего отбивать ножи в полете.
[0:46:37] Горобець: У них тоже боги, я не продумал, какие.
[0:47:10] Горобець: И еще несколько народов. Живут они, живут... И ВДРУГ, ВНЕЗАПНО, САУРОН.
[0:50:51] Горобець: То есть не Саурон, конечно, а чуждый бог. Прилетпвший на падающей звезде. Бог техники и металла, механизмов и механистического мышления. Этот бог быстро подчиняет себе далекий островной народ - и дает ему силу, способную сокрушать. Он вдыхает жизнь в механизмы. Автоматоны, волшебные ружья, чудесные "протезы", заводные доспехи - все это становится явью. И островные технари с пафосными минами конкистадоров начинают ногибать.
[0:56:56] Горобець: Я это пока до конца не продумал, все будет усложнено, но все же. Суть такова:
- Нации багетят и грызутся друг с другом. Великое переселение народов, заговоры, войны, НТР, с помощью которой технобог захватывает все и вся.
- Боги багетят и думают, что делать. Они вообще-то относительно добрые, ленивые и мирные (даже Лесной Король в каком-то плане). Поэтому они в конце концов решают договориться и как-то победить новое злое-божество-с-небес. Поэтому создают героев (Вальдкёнигу вообще напрягаться не надо, у него прцесс налажен) и отправляют их на переговоры.
Игроки могут играть за героев или за всех остальных. Герои очень крутые, но они постоянно на связи с богами и должны быть хорошими игроками. Собственно, герои - это S-ранг.
[0:57:14] Горобець: А все остальные - по-разному. В зависимости от игрока.
[1:02:13 | Edited 1:02:37] Горобець: Затравку глобального сюжета ты можешь почитать в моей анкете. Попросту: вильдеры собираются захватить соседнюю страну (вероятно, даже "механистов", если сделать их не такими агрессивными и быстрыми) при помощи плана "наши эмигранты - наша милиция - наша мафия". Для этого они направляют сына Вальдкёнига быть харизматическим лидером. Вальдкёниг пытается перенаправить сына на путь истинный. И потом оказывается, что в заговор вовлечены альпаши, которым обещали новую родину, если те организуюют "ночь длинных ножей", которую подавит сын Лесного Короля... Тут-то все и заверте.
Интриги-интриги-интриги - и очумевшие древние боги, которые не поспевают, но стараются.
(Буду переть отчасти этимологию с Мимикуса)
Железный Бог - Магхана ("властный", от этого слова получилась "машина")
Лесной Король - Дерукин ("деру", староирл. дерево + кин, "племя", "король")
[12:15:18 | Edited 12:23:25] Горобець: Небесная Дева - Нибель ("туман")
[12:26:07 | Edited 12:26:19] Горобець: Горные Мудрецы (это конгломерат каменных идолов, которых чтут "монахи") - Станрогги
[12:45:59] Горобець: Еще два народа.
[12:50:57] Горобець: "Раса детей", которые способны дарить Жизнь а-ля "месмеризм". То есть испускать возрождающие флюиды, при это старея. То есть они не "анимируют", а именно наполоняют жизненной силой. С разным эффектом.

"Раса ученых", слепые подземные жители, философы, песнопевцы и мудрецы. Способные вкладывать Знание во что угодно - вещь, слово, иногда - живое существо. С опять же разным эффектом.
[12:52:07] Kirsan: Горо, мне уже надоели дети.
[12:52:22] Горобець: Это просто раса. Но я подумаю.
[12:52:29] Горобець: Ты же знаешь, что я на них повернут.
[12:54:35] Горобець: А вильдерам я дам ШУБЫ.
Они все рождаются в "рубашке". И этот послед растет вместе с ребенком, постепенно превращаясь в живую шубу. И если владелец ее наденет, то сможет изменяться. Менять формы в стиле "мех-клыки-лапы-когти-рога". Каждая из четких форм - это такое "дзюцу".
[13:05:17] Горобець: А "дети" пусть анимируют воображение. В то время как бескудов можно этоголишить.
[13:20:14] Kirsan: Горо, давай я тебе задам координаты.
[13:20:24] Kirsan: А то ты делаешь очередных ведогоней.
[13:20:44] Kirsan: Под дивизом "чем страннее - тем лучше".
[14:49:30] Горобець:
[14:49:34] Горобець: Задавай, Кира.
[14:50:07] Горобець: [13:20] Kirsan:

<<< "чем страннее - тем лучше".Нет, если бы я делал так, то ничтоже сумняшеся взялся бы за Мимикус. Но он не прокатит. Too Odd.
[14:50:59] Горобець: Поэтому у меня люди, боги, герои и магия.
Кстати, я в столовой придумал, зачем Магхана всех победить хочет.
[14:51:41] Горобець: И какой смысл в "расе детей". У них совершенно определенное предназначение.
[14:53:38] Горобець: Дело в том, что в Долантаре есть Сердце Мира, так скажем, "волшебмная пустыня". Источник "магической радиации", из которой плывут чудеса. Это "батарейка" всего мира, почти как Древо. Только Древо - это разумное создание, мировая душа, а тут - Сердце, орган.
[14:55:07] Горобець: То есть это такой Хаос, Космей, воплощенная энергия, из которой проистекает все неоформленное. И в Сердце есть аборигены - вот этот самый "детский народ", который там вечно тусит и играет в магов, колдовство... во что угодно играет.
[14:56:39] Kirsan: Нет, в Долантаре всего этого нету.
[14:57:05] Горобець: Щас, погоди, я договорю.
[14:57:39] Kirsan: Нету, потому что я давно уже знаю, каким должен быть Долантар. Ты это все для той рандомной игры используй.
[14:57:43] Kirsan: С островом.
[14:57:47] Kirsan: Где еще астрал есть.
[14:57:54] Kirsan: И древогони.
[14:57:57] Kirsan: Древаны*
[14:58:10] Kirsan: Мы его не назвали, кстати.
[14:58:12] Горобець: А, ну ок.
[14:58:19] Kirsan: Просто ты напридумывал всяих чудес...
[14:58:30] Kirsan: Детей с предназначениями.
[14:58:36] Горобець: Ну да.=) В этом моя суть.
[14:58:44] Kirsan: Но не моя.
[14:59:03] Горобець: Но ты мне поможешь делать игру? Я буду писать статьи.
[14:59:40] Kirsan: Долантар - это Dark Ages с весьма ограниченной магией и волшебными сущностями.
[14:59:51] Kirsan: Там вообще нет магии.
[15:00:05] Горобець: Ну ок, я и его продумаю)
[15:00:09] Kirsan: Это скорее альтернативная нашей реальность, приближение 90%.
[15:00:31] Kirsan: Оставшиеся 10% - это "что-то такое все-таки есть" и другая карта.
[15:02:11] Kirsan: В одном блоге располагали миры по степепи схожести с нашей реальностью.
[15:02:35] Горобець: (Неудержимый поток про остров)
Дети - упорядочивающий элемент, своего рода механизм ядерного реактора, который превращает распад в энергопроизводящий процесс. То есть они разумные, упорядоченные существа, которые творят что-то из хаоса в процессе бесконечной игры. Другое дело, что их психика и физиология заточена на вечную юность и отсутствие взросления, и никто кроме них в Сердце жить не может. И они вовне тоже как-то не очень. То есть есть путешественники, но это по большей части неиграбельная раса.
[15:03:06] Kirsan: Горо, ну не надо.
[15:03:29] Горобець: Демиурги, роль которых в творении мира давно закончена, но они продолжают просто тусовать и сдерживать энергию Сердца.
[15:03:47] Горобець: [15:03] Kirsan:

<<< Горо, ну не надо.Почему? Мне это НУЖНО. Что, мои идеи плохие и неоригинальные?
[15:04:22] Kirsan: Я устал видеть демиургов.
[15:04:32] Kirsan: И СТРАННЫХ детей.
[15:04:51] Kirsan: Скоро я начну тебя подозревать.
[15:04:55] Kirsan: .
[15:04:55] Горобець:
[15:05:09] Kirsan: Серьезно, они же просто не нужны.
[15:05:41] Горобець: Ну это одна только раса. Они неиграбельны. И я люблю две вещи: детей и странности. И одно с другим офигенно совмещается, поэтому я всюду этот тандем пихаю.
[15:06:17] Горобець: [15:05] Kirsan:

<<< просто не нужны.Как "не нужны"? Они часть механизма мироздания. И раса для новичков-раздолбаев.
[15:07:07] Горобець: [15:05] Горобець:

<<< Они неиграбельны. Как народ. У них нет политики, науки, традиций - ничего не задерживается в этой буре энергии, которая в Сердце.
[15:07:41] Горобець: Они просто там летают на волшебных коврах, создают чудовищ, строят города и бросаются солнцами.
[15:10:11] Горобець: Ну вот. И В Сердце хочет попать Магхана, звездный бог. Он - вне системы, он пытается в нее включиться. И что произойдет от этого, не знает никто. Поэтому некоторые боги на всякий случай хотят его убить.

---

---

---

---

Записки на полях

"Дракенфурт", квента Михеля Брауншвайгера.

s017.radikal.ru/i442/1111/f9/f142f96581b6.jpg


Итак, квента, она же затравка для глобального квеста, она же информаторий по вильдерам, - самому богатому и малоизвестному нацменьшинству Нордании, - и тем чудесам, которые творятся в их лесах.
После квенты (она не закончена, но там осталась пара строк) следует резюме и тезисы эпичной адвенчуры. Enjoy!

История первая, "Золото в дупле".

[align=left]Больше всего Петер Мунк завидовал плотогонам. Когда эти лесные великаны приходили к ним на праздник, навесив на себя с полпуда серебряных побрякушек - всяких там цепочек, пуговиц да пряжек, - и, широко расставив ноги, глядели на танцы, затягиваясь из аршинных кельнских трубок, Петеру казалось, что нет на свете людей счастливее и почтеннее. Когда же эти счастливцы запускали в карман руку и целыми пригоршнями вытаскивали серебряные монеты, у Петера спирало дыхание, мутилось в голове, и он, печальный, возвращался в свою хижину. Он не мог видеть, как эти "дровяные господа" проигрывали за один вечер больше, чем он сам зарабатывал за целый год.
- В. Гауф[/align]

Прежде чем начинать сказ про самого Михеля, следует сказать, что по национальности он вильдер. А раз так, что необходимо растолковать, кто такие вильдеры и откуда они взялись. Потому что если спросить прохожего дракенфуртца, то он скажет: это такие бруггианские бирюки-переселенцы, которые валят лес к северу от Блэкстона, ходят в мохнатых юбках и обмазываются от холода медвежьим салом. Доля правды в этом есть, но только доля. Все куда сложнее.
История вильдерской вольницы началась в те далекие времена, когда княжества Бругге еще не существовало. Вместо него к востоку от Волкогорья простиралось "лоскутное одеяло" клановых территорий, то и дело обагряемых кровью во имя очередного передела земель. Семьи вампиров рвали друг друга на части, покоряя и покоряясь, в то время как их человеческие соседи... чувствовали себя отлично. "Как?" - спросите вы, - "Откуда там взялись люди?" Взялись, тем не менее, и сосуществовали с клыкастыми аборигенами десятки веков. Это были потомки каких-то додревних мореплавателей, накрепко вросшие в лесистые земли Моргенланда (так в старину называлось Бругге). Собственно, лес был их опорой и кормильцем: вильдеры ("дикари", так их называли надменные вампиры) разводили свиней, возделывали свои болотистые пашни, торговали пушниной. По сравнению с Дракенфуртом ситуация была зеркальной: традиционалистами, крепко держащимися за свои устои, оказались люди.
Вампиры были куда прогрессивнее. Доведя до решительного конца процесс собирания земель и объединив Моргенланд (который вскоре-таки стал Бругге) под своими знаменами, новоявленный гросгерцог начал устраивать орднунг на завоеванных землях. И в конце концов, действуя упорно и решительно, добрался до вильдеров. Посмотрел на них, подумал, - да и обложил драконовскими податями, потому что никому не подчинявшиеся и не ввязывавшиеся в войны феодов "дикари" умудрились стать богаче многих его вассалов.

Вильдерам такие дела, конечно, не понравились. Они были упрямы и не желали делиться своим добром, но гросгерцог был тоже упрям, и, что важнее, на его стороне была сила. Поэтому в конце концов, пожевав косматые бороды, "дикари" собрали скот, скарб и домочадцев, - да и ушли в леса подальше.
Устроив ставший легендарным Исход сквозь дикую тайгу, вильдеры поселились в новом месте, на территории теперешней Нордании. Место было удобным - никем не заселенным, богатым зелеными лугами и живностью, со спокойными реками, впадающими в Штурмстром ("Буйную стремнину", так вильдеры назвали Кручицу). К юго-западу от новых земель, которые поселенцы окрестили Фроствальдом ("Зимолесьем" - потому что тут было холоднее; у вильдеров фантазия традиционно небогатая), жили вампиры. Но вампиры привычные, старой закалки, объединенные в грызущиеся между собой кланы. Притом грызня эта была на редкость ленивой и неярой, - места много, кланов мало.
Новосельцев местные восприняли как неопасную экзотику, кого-то вроде троллей, только поразумней и ростом повыше. Вильдеры разубеждать вампиров не стали, а принялись бытовать и торговать, как прежде. Сплавляли лес по притокам Штурмсторма, растили овес и солод, занимались скотоводством... в общем, жили и не тужили.

А потом пришли новые люди.
Да, те самые, которые окрестили себя в хрониках первыми человеческими засельцами Нордании. Фроствальдцы, которые были кореннее некуда, оказались для них, едва-едва освоившихся, "бруггианцами на нашей земле". Но проблем от этого не прибавилось, наоборот, торговля для вильдеров пошла веселей. Чужеземцы ("вельшеры") активно обустраивались, им нужен был лес, много леса. А кто полезет в тайгу сосны валить, если этим сто лет в обед бородатые мужики в юбках заняты? Вот пусть и занимаются дальше, мы с ними торговать будем. Так что все шло мирно и гладко, пока не распустился стальным цветом прогресс и не началась научно-техническая революция.

Бешеное развитие торговли, эпоха великих открытий, коммерциализация и модернизация - все это кувалдой обрушилось на фроствальдцев. Но вильдеры не были бы вильдерами, если бы не смогли мгновенно адаптироваться и, не растеряв традиций, стать успешными коммерсантами на новый лад.
Дракенфурт, полный полезных ископаемых и редкой древесины, стал лакомым куском для заморских купцов. Кланы вампиров купались в золоте, сдавая внаем свои земли и позволяя распоряжаться ресурсами, о которых прежде не подозревали. Ну а фроствальдцы наживались на лесоторговле: они покоряли девственные леса секирами и кондаками, по некогда безымянным рекам плыл нескончаемый поток бревен, от ледохода до ледостава. Все дракенфуртские корабелы пользовались материалом из Зимолесья; неудивительно, что вильдеры превратились из просто зажиточных бирюков в настоящих лесных баронов.

И тут-то на них посмотрели новыми глазами обогатившиеся кланы.
Разумеется, силой вильдеров никто брать не хотел, все помнили (у вампиров память долгая), чем кончился поход гросгерцога Карла, задумавшего подчинить Фроствальд. Но вампиры и не думали прибегать к силе - зачем, если есть новомодные экономические рычаги, которые так эффективно себя зарекомендовали? Вильдеров просто-напросто обложили налогами и торговыми поборами, так что весомая часть заработанного ими золота распределялась между несколькими волкогорскими семьями. И "дикари" вновь закусили бороды.

Тингмейстеры фроствальдских общин собрались в кумирном доме, долго спорили и стучали посохами. Но вильдеры не были бы вильдерами... в общем, вы поняли, они нашли выход.
Старики провозгласили: раз вампиры боятся пойти и сломить нас в бою, мы пойдем к ним сами. Но действовать станем как они, исподволь. В конце концов, фроставльдцы всегда славились тем, что били врага на его поле по его правилам. Сейчас враги - шишки из Дракенфурта, гнетущие нас пошлинами. Значит, нужно переманить их на свою сторону, кого силой, а кого хитростью. Официального лобби у нас нет, некому сидеть в кулуарах и вести изысканные беседы. Тогда сделаем неофициальное. Организуем на территории Волкогорья и окрестностей вильдерскую дружину из порядочных молодых ребят, которые не прочь подубасить местных разбойничков, обеспечить охрану частному капиталу, стать не бандитами, но благородными народными защитниками. Скопить силу и народную любовь... а потом внезапно окажется, что дружинники умеют давить на вампиров и их прихлебателей куда лучше бандитов. Тем более, что они - "хорошие парни", на их стороне симпатии (как минимум) всех людей-торговцев.

Пожалуй, даже сильнейшие патриархи Дракенфурта, привыкшие править огнем и сталью, не решились бы душить налогами лесорубов, если бы знали, к чему приведет их решение. Но они не знали. Как не знали и того, какое количество выходцев из Фроствальда проживает в Волкогорье. Со времен Исхода вильдеры превратились из кучки зажатых общин в целую лесную нацию, одновременно многочисленную и умудряющуюся почти не обращать на себя внимания. Конечно, суровая патриархальность фроствальдского быта нравилась далеко не всем, но долгое время тингмейстеры удерживали молодь в узде. До тех пор, пока не грянула пушка прогресса и золотые реки не потекли в Зимолесье.

Как только это произошло, юнцы возжелали лучшей доли, и дома их было уже не удержать. Узнав о городской жизни и ее прелестях, они поняли, что устали от власти стариков с дурацкими резными палками, устали от сурового северного быта, вечного холода и бесконечной работы, перемежаемой развлекушками в духе "кто дольше продержит на плечах хряка" или "перепей тролля". Какой смысл в деньгах, если ты спишь на крапивном тюфяке, а вместо подушки кладешь под шею камень?
Осознав происходящее, тингмейстеры не стали костерить и увещевать. Они молча открыли ворота и собрали детей в дорогу, вручив "на первые дни" по мешочку золота. На звон в этом мешочке можно было полгода пировать в лучших ресторанах Дракенфурта, и все это знали. Это ли, тот ли факт, что вильдеры всегда остаются вильдерами, сколько бы лет им ни было, но Малый исход (как окрестила его молодежь по аналогии с бегством из Бругге) получился... и впрямь невеликим. Не сказать, чтобы весь цвет юности остался во Фроствальде, но и не наоборот. Ушли те, кто хотел уйти, и их было немало. Но уходя, они сохранили в сердцах искреннюю любовь к родным лесам.

На это и был расчет тингмейстеров. Волкогорье уже наводнили фроствальдцы, и они были серьезной силой, которую можно и нужно было использовать в нынешней ситуации. Но для этого нужен был харизматический лидер. Тот, кто станет "лицом" Зимолесья, тот, кто превратит драку с бандитами в освободительную войну, тот, кому будут верить и кого будут любить. Тот, кто убедит юношей в том, что они сражаются не за золотые сундуки общинных старейшин, а за благополучие родного дома.
И тут все взоры обратились к Клаусу Брауншвайгеру.

История вторая, "Подменыш".

[align=left]Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу - ты смеёшься, эти взоры - два луча.
На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!
- Н.Гумилев[/align]

У тингмейстера Клауса, почтенного главы общины Борхаус, был сын. Точнее, не так... У Клауса очень долгое время не было сына. А для человека, представляющего общину, тем более такую обширную и богатую, это просто неприемлемо. Клаус и его жена Гудрун были самой счастливой и заметной парой в Борхаусе (и горе тому, кто посмел бы в этом усомниться): он - статный силач с бородой до пояса, легко управляющийся с двуручным колуном в свои пятьдесят, она - юная красавица с золотыми, как июльский закат, волосами. Кто-то из них бесплоден? Чушь и наветы, просто время не пришло. А для того чтобы оно пришло быстрее, вильдерские знахарки-хексе потчевали Гудрун настоями и поили отварами.
Бежали дни, зиму сменяла весна, но ничего не происходило. И когда с момента свадьбы пошел четвертый год, Гудрун решилась на последний шаг. Не слушая молящего остановиться мужа (Каус любил общину, но жену - еще больше), она ушла в глушь Фроствальда, просить милости у Лесного короля.

Известно, что Бругге приняло учение Розы, но также известно, что вильдеры не обратили на это никакого внимания. Они поклонялись духам предков, богам родников и трав, огня и мертвецов. А когда пришли в Зимолесье, то стали поклоняться его богу. В отличие от розианцев язычники-вильдеры знали, что пытаться дать имя божеству - смертельное оскорбление. Поэтому они звали владыку фроствальдских чащоб Черным прадедом, Хозяином, Рогачом. И еще - Лесным королем, Вальдкёнигом.

Лесной король был самым любимым богом вильдеров, простым и суровым, как они сами. Он не требовал мольб и поклонения, но если его просили о чудесах, он их даровал: как прекрасные, так и страшные. Страшные - чаще всего, поэтому вильдеры любили своего Хозяина в основном молча.
Например, каждая девушка знала, что если ей не досталось плодородия, она может отправиться в глушь ("полдня идешь вперед, сквозь бурелом, не оглядываясь...") и попросить у Лесного короля ребенка. Есть шанс, что дух согласится: тогда через девять месяцов девушку найдут лесорубы на одной из ближайших к общине просек. Пропавшая окажется словно в полусне и без памяти о том, что с ней было; а на руках у нее будет лежать младенец, завернутый в кабанью шкуру. И после дети у девушки станут рождаться часто, все красивые и умные, как на подбор.
Но это если повезет. А если не повезет, Лесной король заберет юницу к себе, и тогда поминай как звали. Последней везучей девушкой в истории Фроствальда была Бести Вайнсток. Альдо по прозвищу Зверослов, младенец, которого нашли у нее на коленях, сын Лесного короля, девятьсот лет назад в одиночку остановил армию Карла Гневного, решившего вернуть богатства вильдеров. Точнее, не совсем в одиночку: против забравшейся в лес конницы Карла вышел сам Альдо, а также около восьмидесяти стай фроствальдских волков, три стада диких туров, бессчетное количество хищных птиц и девять троллей-охотников (их просто привлекли туры, но потом тролли разобрались в ситуации и решили повеселиться).

С того времени судьбу Бести пытались повторить десятки девушек, но все они пропали в дебрях Фроствальда навсегда. Карл Брауншвайгер был уверен, что его жену ждет та же судьба, но он ошибся. 9 августа 1793 года Гудрун нашли дети, отправившиеся в лес, чтобы набрать малины. Женщина сидела на старом кедровом пне, бездумно глядя перед собой, а на руках ее лежал запеленутый в мех младенец. На головке его сияли долгие золотые кудри.
Михель Брауншвайгер стал седьмым по счету ребенком, подаренным Хозяином вильдерам. Как и все его предшественники, он был чист сердцем, безудержно храбр и немерено наивен, что не причиняло ему никаких хлопот. В конце концов, он не был обычным мальчиком, он был наследником лесного бога. И если наследством Альдо Зверослова была способность повелевать животными, Венделла Храбреца - бессмертие, то Михель обладал силой. То есть, скорее, Силой с большой буквы, которая не умещалась в хрупком человеческом теле - и поэтому Михель рос не по дням, а по часам. Сосуд становился больше, и его до краев заполняла бурлящая мощь.
Конечно, как всякого сына Вальдкёнига, мальчика преследовали события, позволявшие ему утверждать и испытывать свой дар. В десять лет, относя Клаусу обед в корзинке, Михель спас его от падающего дерева: он не оттолкнул приемного отца в сторону, а стал перед стволом и принял его на руки.
В двенадцать лет Михель, охотившийся в лесу на кабана, отбил добычу у двух голодных троллей. В четырнадцать он голыми руками задушил оборотня, который невесть зачем забежал на земли вильдеров, - огромное безумное чудище, исходящее яростью и страхом. Позднее, лежа в постели и раздумывая над произошедшим, Клаус тихо сказал жене, что это, наверное, сам Хозяин пригнал монстра в общину и устроил Мейку испытание. Этими словами он довел Гудрун до слез (бедная женщина едва оправилась от зрелища окровавленного сына).

На пятнадцатый день рождения, который, по вере вильдеров, делает юношу мужчиной, Черный прадед преподнес своей кровинке подарок.
Лишь наступил этот день (а произошло это, конечно, в полночь), юный Михель вдруг проснулся и, откинув медвежий полог, опустил ноги на пол. Жизнь Михеля всегда была простой и понятной, он никогда не терзался вопросами совести и морали, никогда не пребывал в смятении. Почти с самого рождения он знал, что хорошо, а что плохо. Знал, что ему нужно сделать, как следует поступать. И сейчас в скрижали этого безусловного знания добавилась новая строка: мальчик ясно понимал, что должен идти в лес, к тому самому пню, от которого началось его путешествие в мир людей. Туда, где нашли беспамятную Гудрун с младенцем на руках.
Открыв окно, Михель, спрыгнул в снег и зашагал вперед под вой вьюги, босой и полураздетый. Холода он не замечал. Тело мальчика парило, точно лед на жаре, глаза горели синими светлячками, снег под ногами мгновенно превращался в воду и вновь замерзал. Оставляя за собой следы-проруби, Михель шел к цели.

В густой чаще леса, на просеке, которую ему не раз показывала мать, Михель встретил чудовище. Оно стояло у кедрового пня рождения, косматое, черное - чернее окутывавшей его ночи. И невероятно, непредставимо огромное: мальчику показалось, что рогами оно задевает то ли верхушки сосен, то ли звезды. С высоты на Михеля смотрели две полных луны. "Это глаза", - понял он, - и закричал, вне себя от переполнявшего его чувства, которого не мог понять. Чудовище взревело в ответ, его вой прокатился по лесу волной - ввысь, к звездам, взлетели тысячи птиц. Михель побежал в перед, не понимая, что он собирается сделать. Он знал, что если добежит, то обхватит чудище - и будет то ли драться насмерть, то ли обнимать его, прижавшись к косматой шерсти, обнимать так, как никогда не обнимал отца.
Отца.
Рогатый гигант взревел снова и взмахнул лапой, выворотив из земли пень с легкостью ребенка, сшибащего прутиком гриб. Пень покатился к мальчику, подскакивая от чудовищной силы удара, скрипя, на глазах меняясь, превращаясь. Михель бездумно подскочил к нему, а потом легко поднял вверх огромный деревянный молот - молот без стыков и врубок, точно не сделанный руками человека, а выросший, как растут деревья и травы. Молот с бойком из цельного пня.
Когда Михель оторвал от него глаза, впереди никого не было, только зияла в снегу черная яма и шумели сосны.
В тот день он плакал первый - и, может быть, последний раз в жизни. От безумного, пьянящего счастья - потому что рядом с ним был тот, к чьему миру Михель принадлежал на самом деле.
Его отец.
И от странной жестокой боли, которую никогда прежде не испытывал. Потому что отец не забрал его с собой.

[quote]Глобальный квест "Из Фроствальда с любовью". (Глазами тингмейстеров. То есть эти тезисы - ход блицкрига по замыслу денежных мешков, планирующих coup d'etat.)
Суть: вампиры обложили Фроствальд кучей налогов, потому что у вильдеров тупо нет своих юристов, все законодательство - в Дракенфурте. И теперь вампиры наживаются на вильдерах.

Ответный удар тингмейстеров:
1) В Дракенфурте дохрена наших детей, эмигрировавших из Фроствальда.
2) У них есть силы, деньги, жажда действий и любовь к родному дому.
3) Мы посылаем в Волкогорье Михеля Великана, героя, сына Лесного короля. Лицо Фроствальда.
4) Он организует из разрозненных эмигрантов-вильдеров и примкнувших бруггианцев народную дружину.
5) Дружина выметает преступность из города поганой метлой, потому что в Дракенфурте муниципальная полиция почти ничего не значит*, стало быть, делать это некому.
6) Дружина становится единственной "теневой" силой Дракенфурта и держит вампиров за яйца.
7) ????
8) PROFIT!

Итого: Фроствальд захватывает Норданию без шума и пыли.

Вариант 2: Вампиры начинают силами марионеток-юстициаров вырезать дружину, Фроствальд направляет в Норданию армию наемников (которую тингмейстеры начали собирать пять лет назад) и захватывает страну с шумом и пылью. Под знаменами "антивампирской революции", при поддержке людей с вилами.
---
*Что естественным образом вытекает из того факта, что в Нордании - аристократическая олигархия, в ней нет единой власти. Это значит, что полиция бесправна и бессильна.
- Как, вы арестовали Джона Мясника? Немедленно отпустите, ничтожества! Ну и что, что он убил сорок человек за две недели, он нужен клану X!
- Как, вы отпустили Джона Мясника? Да он же враг клана Y! Немедленно в погоню, а то мы урежем ваше финансирование и убьем вашего кота![/quote]

запись создана: 23.11.2011 в 19:21

---

---